Сказки старого Вильнюса III - Макс Фрай

Только однажды Наташка пропала на целый месяц. Я не знал что и думать – неужели так сильно заболела? Или вообще заснула летаргическим сном, как в книжках пишут? Или они снова переехали, на этот раз в другой город, никого заранее не предупредив? Совсем извелся.

Она объявилась уже после осенних каникул. В том году был очень теплый, солнечный ноябрь, и я до сих пор помню, как увидел Наташку из окна и выскочил на улицу в домашнем свитере, забыв надеть куртку. И совершенно не замерз, хотя мы целых два часа болтали, стоя у подъезда, пока не пришла моя мама, ужаснулась, обнаружив меня раздетым, и погнала нас домой пить горячий чай. Мы, впрочем, не возражали, потому что «чай» в исполнении моей мамы – это как минимум три разных сорта печенья и полная вазочка конфет, шоколадных в начале каждого месяца, липких ирисок ближе к его концу. Но ириски мы любили даже больше.

Никогда раньше не расспрашивал Наташку – где была, что делала. И она меня тоже. Иногда рассказывали сами – по большей части забавные эпизоды, чтобы посмеяться вместе. Теперь думаю, нам просто казалось, это совсем неважно – как мы жили и чем занимались друг без друга. Важное начиналось, когда мы встречались.

Но тут был совершенно особый случай, поэтому я все-таки спросил.

– А у нас по району маньяк ходил, – равнодушно, с набитым ртом промычала Наташка. – Ну, то есть взрослые говорили, что маньяк. Лично я в него не очень-то верю. Но гулять меня не выпускали. И в школу за руку водили, как маленькую. А из школы – домой. Родители договорились, встречали нас по очереди, провожали каждого не просто до подъезда, а до входной двери – вот как перепугались.

– Маньяк? – восхищенно повторил я. – Это с ножом? Убийца?

– Ну да, так говорили – убийца. Вроде бы у нас в парке убили девочку. Не знаю, кого. Не из нашей школы. А может вообще никого не убили, а просто кто-то глупость сказал, и все сразу поверили и стали повторять: «Маньяк, маньяк!» И началось. Меня не то что к тебе, а даже в булочную не отпускали. Которая вообще прямо в нашем доме, внизу. По-моему, очень глупо.

– А сегодня как же? – спросил я.

Воображение мое уже нарисовало сцену побега: Наташка спускается с восьмого этажа по веревке из простыней, внизу ее поджидает маньяк с окровавленным ножом, который она, разумеется, выбивает ударом ноги – в прыжке, как в кино.

Но она только еще больше нахмурилась.

– Да вроде бы того маньяка поймали. Или просто какого-то человека с ножом. Может он масло на хлеб мазал, а потом задумался о чем-то и так и вышел из дома с ножом в руке. И его сразу – хвать! И в тюрьму! И нож на экспертизу, а он весь в масле, представляешь?

– Или в колбасе, – добавил я. – Вдруг он зарезал колбасу?

– Отрезал ей голову! – подхватила Наташка. – И закопал!

– А потом выкопал и съел!

– Голову от колбасы!

Мы уже не могли остановиться. Считается, будто чудесная способность говорить глупости и хохотать над ними взахлеб, до слез, до невразумительного хрюканья, до счастливой икоты проходит вместе с детством. Но нам с Наташкой повезло, мы до сих пор так умеем. Особенно если долго не виделись.

Вот и сейчас, сидя на ее чердаке, мы хохочем так, что дрожат хлипкие деревянные стены и падают прислоненные к ним подрамники с холстами, мы и сами постепенно сползаем на пол от изнеможения. Лично я уже там, Наташка, похоже, скоро присоединится. Что нас так рассмешило? Да уже невозможно вспомнить. Наверное, как всегда, кто-то что-то сказал, а другой подхватил, тихонько, для разминки, хихикнув, слово за слово, смешок за смешком, и теперь мы не можем остановиться, хотя у меня в глазах мельтешат яркие красные огоньки, и голова идет кругом.

И пусть идет. Затем мы, собственно, и нужны друг другу, чтобы кружилась дурацкая твердая взрослая голова, и прыгали огоньки, и умные, тяжелые мысли смешивались в один большой, невесомый, уморительно смешной пустяк.

Иначе пропадем.

– Не хочу вырастать, – неожиданно сказала Наташка.

Мы уже допили чай и пошли на трамвайную остановку.

– Почему? – изумился я.

До сих пор мне казалось, быть взрослым здорово. У взрослых интересная жизнь. Конечно не у всех, это я уже понимал. Но был совершенно уверен, что они сами дураки, раз ничего не сумели придумать, вот и скучают теперь.

Зато даже самые скучные взрослые могут никогда не есть суп и творог. «Спасибо, что-то не хочется», – и все, никто не заставляет. Уже только ради этого имело смысл вырасти как можно скорее.

– Взрослые всего боятся, – сказала Наташка. – Даже того, что еще не случилось. И чего вообще может быть нет. Маньяка, например. Никто его не видел, но все боялись – заранее, на всякий случай. По-моему, очень глупо.

Я открыл было рот, чтобы возразить, сказать, что бывают храбрые взрослые. Мой папа, например, точно никого не боится. Но тут приехал Наташкин трамвай. Что в общем хорошо. Никогда не любил с ней спорить.

О предстоящей поездке к морю я узнал заранее, еще весной. И, конечно, сказал Наташке. Она так обрадовалась, словно я предложил ей поехать с нами.

– О! А я как раз думаю, где взять морской песок.

Вот ты мне и привезешь. Тогда точно все получится.

– Что получится?

– Когда привезешь песок, скажу.

– Так нечестно!

Я чуть не заплакал, представив, как долго мне придется мучиться от любопытства. До самой середины августа. Это же почти всю жизнь.

– Нечестно, – согласилась Наташка. – Зато теперь ты точно не забудешь про песок. А мне очень надо. Всего одну пригоршню, только в кулек насыпь, не прямо в карман, а то не довезешь. Не сердись. Смотри, что у меня есть.

И достала из спортивной сумки продолговатый бумажный пакет. В пакете лежали два очень странных куска проволоки, с одного конца тонкие, с другого потолще, как будто их обмакнули в густую металлическую манную кашу.

– Что это?

– Бенгальские огни.

– «Огни»? – недоверчиво переспросил я.

– Ну да. Ты что, никогда раньше не видел?

Я помотал головой.

– Да ну, точно видел. В «Голубом Огоньке» на Новый год всегда показывают. Они горят и сверкают как звезды. Надо только поджечь.

Я начал понимать, о чем речь. Хоть и не мог поверить в такую невероятную удачу.

– Где ты их взяла?

– Папа перед Новым Годом где-то купил. Или не купил, а подарили ему, не знаю. Какая разница. Главное, что я стащила и спрятала две штуки. И они у нас теперь есть.

– И мы их зажжем? – заикаясь от восторга спросил я.

– Ну да. Только не сейчас. Вечером. Чтобы темно и звезды. Иначе нет смысла.

В сумерках мы залезли на чердак, а оттуда выбрались на крышу. Сидели, сгорая от нетерпения, ждали, когда окончательно стемнеет. Так волновались, что почти не разговаривали. Наташка то и дело проверяла, на месте ли прихваченный из дома спичечный коробок.

– Уже можно, – наконец прошептала она. Дала мне один бенгальский огонь. Сказала: – Ты, главное, не бойся, когда искры полетят. Они не обжигают.

А я и не боялся.

То ли бенгальские огни отсырели в Наташкином тайнике, то ли с самого начала такие и были, но разгораться они не желали. Наташка почти все спички извела, а я так устал надеяться на чудо, что внезапно утратил к нему интерес. Думал: «Скорее бы спички закончились, можно будет слезть с крыши и больше ничего не ждать».

И только тогда раздалось шипение, и первая ослепительно белая искра вспыхнула у меня в руках. И вдруг оказалось, что металлическую проволоку, зажатую в моих окоченевших на весеннем ветру пальцах, уже венчает огненный шар, веселый и сердитый. И у Наташки такой же. И она размахивает им, приплясывая на цыпочках, и я тоже размахиваю и подпрыгиваю, а звезды смотрят на нас сверху, распахнув от удивления сияющие рты.

Потом мой бенгальский огонь погас. Наташкин горел на целую секунду дольше и тоже утихомирился. Я даже не огорчился, что все так быстро закончилось. Наверное потому что не успел поверить, что оно вообще было. Хотя, конечно, запомнил на всю жизнь. Но помнить и верить – совсем разные вещи, с возрастом начинаешь это понимать. А иногда и не с возрастом.

– Бенгальские огни – это такая специальная штука, чтобы человек мог поговорить со звездами, – сказала Наташка потом, когда мы спустились на землю. – Странно, что люди этого не понимают. Сами изобрели и сами не знают зачем. Думают, для красоты.

– А что ты им говорила? – спросил я.

– Точно не знаю, – призналась она. – Наверное просто: «Эй, мы тоже есть!» Пусть теперь звезды про нас знают. Я специально тебя позвала. Потому что двоих издалека лучше видно. И еще чтобы звездам сразу стало понятно, что люди тоже умеют дружить, как они. Что мы не совсем дураки. И с нами вполне можно иметь дело.

…Этой ночью я долго не мог заснуть. Лежал на спине, смотрел в окно на звезды, думал: «Теперь они знают, что я есть». А звезды с любопытством разглядывали меня. И наверное что-то рассказывали, по крайней мере, я даже без Наташкиного самодельного «телескопа» видел дрожащие сияющие нитки протянувшиеся от них к земле. Однако языка не понимал по-прежнему. И это, конечно, было обидно. Но все равно хорошо.